Название: До свидания, девочки
Размер: ~1 500 слов
Пейринг/Персонажи: Вальтер фон Шенкопф/женщины
Категория: джен
Жанр: монолог
Рейтинг: PG-13
По заявке: Шёнкопф/Валери Фитц-Симмонс или Шёнкопф/НЖП из армейских, эпиграф или ключевая фраза - "До свидания, девочки... Девочки, постарайтесь вернуться назад". Оптимально PG-13, не юмор и не "романс".
читать дальше
Женщины. Хоть война, хоть что - все равно красивые. И все равно хотят счастья. И все равно для многих, многих счастье означает любовь. Пусть вокруг бои, пусть флоты сталкиваются, стреляют, гибнут. Пусть расходятся, считая потери. Конечно, когда возвращаешься, постепенно осознавая, что - снова не случилось непоправимого, снова живы - все чувства острее.
Женщины на войне сильнее любят. И в то же время - нетребовательнее. Ты жив, и она жива - здравствуй, я рада тебя видеть... Здравствуй, милая. И ты здравствуй. И ты, и ты...
Нет, конечно, все разные. И конечно, есть такие, кому один-единственный - весь свет этого мира. Этим - тяжело. Страшно подумать, каково такой потерять своего любимого. Или такому - потерять свою любимую. Таких жалко, и понимаешь, что сделать ничего нельзя. Им бы не воевать, с подобными-то взглядами на жизнь и любовь, да кто же их спрашивает - об этом? мобилизуют всех, и однолюбов, и жуиров. И на профессиональную службу берут всех. А там крутись, как знаешь. Умеешь не привязываться насмерть - тебе повезло. Будет легче жить и умирать. Не умеешь - ну, знать, такая твоя судьба.
Но насколько это зависит от человека, надо постараться - быть легче. Легко расстаешься - крепче спишь.
Вот он расстается легко. Сколько их было – юных и зрелых, неопытных и все испытавших... разных? Улыбки, разговоры обо всем и ни о чем, не хотите ли выпить со мной, леди… горячие губы, нежные руки, нагое тело в темноте, шепот и тихий стон, казенная койка и колючее одеяло, жаркая страсть и потом – ленивое блаженство. И никаких снов, просыпаешься – в голове пусто и прекрасно, и под рукой – гладкая, упругая, сильная и мягкая одновременно. Открывает сонные глаза, улыбается тебе. Ей хорошо, и тебе хорошо. Доброе утро, милая. Снова будет день, и снова будет вечер – и если мы доживем до него, может быть, опять?.. а может, и нет. Может быть, вечером тебе понравится другой, а мне другая. Вон как рыжий на тебя вчера косился в офицерском баре. Если ты выберешь его, я не обижусь, и ты это знаешь, и я это знаю. Ну, пока, до встречи. Увидимся, если звезды будут благосклонны.
Поцелуй на прощание, прижать ее еще на чуть-чуть – и все.
Женщины на войне сильные. И духом, и физически. Тренированные. Стрелки, пилоты, механики, связисты, навигаторы – кем бы она ни была, общая физическая подготовка входит в обязательный список. Берешь ее ласково повыше локтя, а там бицепс. И это прекрасно. Сильные руки крепче обнимают, сильные ноги… о, едва представишь, как вокруг твоей талии сжимаются сильные длинные ноги, так сразу внутри эдак слегка ёкает, и приходится с некоторым усилием возвращаться к реальности, в которой пока что она еще не согласилась обнять тебя руками и ногами. Но ничего. Леди, не хотите ли выпить со мной? разрешите представиться…
Впрочем, представляться часто совсем не обязательно. Во-первых, она и так знает, кто ты такой. Глаз привычный, знаки различия читает с полувзгляда. Что ты командир полка, на тебе написано, и какого именно полка – тоже. А что ты такой один на всю армию нашей благословенной страны, это знает не только прекрасная леди. Это даже гражданские знают. Некоторые.
И во-вторых – ей на самом деле неинтересно, кто ты. В смысле, как твое имя, и есть ли в твоей фамилии дворянская частица, и как звали твою бабушку, и давно ли твоя семья бежала из Рейха. Важно совсем другое. Что в тебе метр восемьдесят пять росту, что у тебя широкие плечи, и что ее грудь поместится в твоей ладони. И что если ты ее притиснешь, ее нос окажется как раз на уровне второй пуговицы твоей форменной рубашки, и эту пуговицу можно расстегнуть и сунуть нос в распахнутый ворот. Вот это важно. И как ты пахнешь – важно. И что у тебя шрам на предплечье. И что у тебя ноги длинные. И еще кое-что очень важно. Пониже рубашки, повыше ног. А имя и звание… зачем ей твое имя и звание, если сегодня она решила быть с тобой, а что она решит завтра, она не знает и знать не хочет – сейчас-то?
Важно только здесь и сейчас. И никаких планов на потом. Ни за что.
А хуже всего – планы на «после войны». Вот это сплошное расстройство. Их нельзя обдумывать, только попусту баламутить себя и сотрясать воздух. Нет, никаких «после войны». Вот когда оно настанет, тогда и будем думать.
Тем более что оно может и не настать. Лично для тебя – и для всех тоже. Сто пятьдесят лет воюем, и вдруг именно на твоем веку перестанем? да полно. Конечно, если случится такое везение – кто бы возражал. Но и рассчитывать на него как-то глупо.
Есть такие, которые рассчитывают.
Главное – постараться не нарываться на таких.
Привыкаешь, что кругом разумные взрослые люди, знающие, почем фунт лиха и на сколько световых лет вглубь простираются фронты. И вдруг нет-нет да и… А эти, которые рассчитывают, - они же притворяются такими же разумными и знающими, а сами… Подходишь к такой, слово за слово, улыбка за улыбкой, она такая же свободная женщина, как та, и другая, и третья, и так же легко ложится с тобой, и так же крепко обнимает, и стонет, Хель побери, так же, как все прочие - и только наутро, откидывая одеяло и целуя ее на прощанье, осознаешь: батюшки, ну и влип. Она же будет ждать. Пусть она даже сама думает, что не будет – она себе врет. Она вырежет из газеты твою фотографию, слепую, размытую, пересвеченную и перецвеченную, и положит в нагрудный карман. Она будет ловить в новостях упоминание твоего полка, и разбуди ее ночью – ответит, к какому флоту ты сейчас приписан. И если, не дай боги, она залетит после случайной ночи… свят-свят-свят. С нее же станется – родить и вырастить.
Связываться с такими – да ни за что. Правда, по неопытности поди отличи ее среди прочих. И все-таки с годами он научился не нарываться. Была одна… Молодой был, глупый, плохо еще разбирался – и она же была штатская. На войне все-таки все гораздо проще.
А хуже всего, когда обнаруживаешь, что сам начал подумывать – с этой бы навсегда. Такая тоже была. Служили вместе, спали вместе. Раз, другой, и еще, и снова. Когда она погибла, было больно. Очень.
Это всегда больно, и все-таки – с ней было больнее стократ. Нехорошо так думать, а уж говорить и вовсе не стоит, - и все-таки… когда она погибла, как-то само собой подумалось. Это из-за того, что я начал строить планы. Если бы я удержался, если бы все эти проклятые «потом» и «после войны» не приходили бы мне на ум – может быть, ничего и не случилось бы. Была бы жива. Стреляла бы по-прежнему в противника, а сама бы жила.
Накликал.
Нельзя строить планы, никогда, ни за что. Плохая примета.
Вот и не будем. Их много – женщин. Все красивые. Все хотят любви. А постоянства хотеть нельзя, и поделом тому, кто захотел.
Когда я умру – а это может случиться в любую секунду с каждым, и со мной тоже, - ни одна не заплачет. Так, взгрустнут немного. Выпьют за упокой плохого парня средних лет – с другим кем-нибудь. Да хоть и с рыжим. И пойдут себе дальше. И та, и другая, и вот эта. До свидания, девочки.
Вот так, все решил, линию поведения выработал, и жизнь прекрасна, пока длится, а когда перестанет – ну перестанет, вот и все.
Только судьба все-таки подлая. Знаешь, как надо, ведешь себя соответственно, и полагаешь, что предусмотрел все – ан нет. Просто однажды приходит письмо. И оказывается, та, с которой однажды нарвался… давным-давно, в той жизни, которую уже и вспомнить-то не можешь толком. Оказывается – да, и фотография из газеты, и новости о передислокациях, и стычки на фронтах… и родила, и вырастила. И в твою простую и понятную жизнь входит девочка – навсегда. И ее не отодвинешь, эту девочку. Не скажешь ей: пока, милая, может быть, увидимся, а может быть, и нет. Потому что эта девочка – твоя дочь.
И не получается – не волноваться. И никак не получается - философски, сегодня, мол, живы, а завтра – кто знает.
И внезапно понимаешь, что строишь планы. Запрещаешь себе, гонишь проклятые «потом» и «после войны» поганой метлой, а они возвращаются в голову снова и снова. Потому что ты вовсе не для себя эти планы взращиваешь – для нее. Чтобы у нее все было. И «потом», и «после войны». И чтобы ее мальчик был для нее – навсегда, а не так… погуляли, переспали, разбежались.
А она же тоже – женщина на войне. Она ходит под теми же приказами, и профессия у нее – стрелять по врагу. Пилот, истребитель.
Нет, для моей девочки все это неправильно.
Что ж я за непоследовательная скотина-то, а? Выходит, всем другим девочкам хорошо – одно, а ей – другое?
Лучше я не буду думать. Не то получится, что без малого сорок лет думал одно, а на самом деле все совсем иначе.
Но моя девочка должна быть жива и счастлива. Обязательно. Даже если я этого никогда не увижу. Да пусть я никогда этого не увижу! лишь бы она была жива и счастлива.
Лишь бы она – именно она – вернулась с войны туда, где совсем не стреляют. Где растят детей, и поют им песни перед сном, и водят их в школу, и где – когда дети вырастут – им не нужно отправляться на войну.
За это и умереть не жалко, вот ей-богу.
И хорошо бы она – именно она – не плакала по мне, когда я умру. Зачем я ей, у нее же все, все будет. Обязательно.
Только ты постарайся – вернуться с войны, слышишь? Я тебе это завещаю. Послушайся отца раз в жизни. Пожалуйста.
Размер: ~1 500 слов
Пейринг/Персонажи: Вальтер фон Шенкопф/женщины
Категория: джен
Жанр: монолог
Рейтинг: PG-13
По заявке: Шёнкопф/Валери Фитц-Симмонс или Шёнкопф/НЖП из армейских, эпиграф или ключевая фраза - "До свидания, девочки... Девочки, постарайтесь вернуться назад". Оптимально PG-13, не юмор и не "романс".
читать дальше
Женщины. Хоть война, хоть что - все равно красивые. И все равно хотят счастья. И все равно для многих, многих счастье означает любовь. Пусть вокруг бои, пусть флоты сталкиваются, стреляют, гибнут. Пусть расходятся, считая потери. Конечно, когда возвращаешься, постепенно осознавая, что - снова не случилось непоправимого, снова живы - все чувства острее.
Женщины на войне сильнее любят. И в то же время - нетребовательнее. Ты жив, и она жива - здравствуй, я рада тебя видеть... Здравствуй, милая. И ты здравствуй. И ты, и ты...
Нет, конечно, все разные. И конечно, есть такие, кому один-единственный - весь свет этого мира. Этим - тяжело. Страшно подумать, каково такой потерять своего любимого. Или такому - потерять свою любимую. Таких жалко, и понимаешь, что сделать ничего нельзя. Им бы не воевать, с подобными-то взглядами на жизнь и любовь, да кто же их спрашивает - об этом? мобилизуют всех, и однолюбов, и жуиров. И на профессиональную службу берут всех. А там крутись, как знаешь. Умеешь не привязываться насмерть - тебе повезло. Будет легче жить и умирать. Не умеешь - ну, знать, такая твоя судьба.
Но насколько это зависит от человека, надо постараться - быть легче. Легко расстаешься - крепче спишь.
Вот он расстается легко. Сколько их было – юных и зрелых, неопытных и все испытавших... разных? Улыбки, разговоры обо всем и ни о чем, не хотите ли выпить со мной, леди… горячие губы, нежные руки, нагое тело в темноте, шепот и тихий стон, казенная койка и колючее одеяло, жаркая страсть и потом – ленивое блаженство. И никаких снов, просыпаешься – в голове пусто и прекрасно, и под рукой – гладкая, упругая, сильная и мягкая одновременно. Открывает сонные глаза, улыбается тебе. Ей хорошо, и тебе хорошо. Доброе утро, милая. Снова будет день, и снова будет вечер – и если мы доживем до него, может быть, опять?.. а может, и нет. Может быть, вечером тебе понравится другой, а мне другая. Вон как рыжий на тебя вчера косился в офицерском баре. Если ты выберешь его, я не обижусь, и ты это знаешь, и я это знаю. Ну, пока, до встречи. Увидимся, если звезды будут благосклонны.
Поцелуй на прощание, прижать ее еще на чуть-чуть – и все.
Женщины на войне сильные. И духом, и физически. Тренированные. Стрелки, пилоты, механики, связисты, навигаторы – кем бы она ни была, общая физическая подготовка входит в обязательный список. Берешь ее ласково повыше локтя, а там бицепс. И это прекрасно. Сильные руки крепче обнимают, сильные ноги… о, едва представишь, как вокруг твоей талии сжимаются сильные длинные ноги, так сразу внутри эдак слегка ёкает, и приходится с некоторым усилием возвращаться к реальности, в которой пока что она еще не согласилась обнять тебя руками и ногами. Но ничего. Леди, не хотите ли выпить со мной? разрешите представиться…
Впрочем, представляться часто совсем не обязательно. Во-первых, она и так знает, кто ты такой. Глаз привычный, знаки различия читает с полувзгляда. Что ты командир полка, на тебе написано, и какого именно полка – тоже. А что ты такой один на всю армию нашей благословенной страны, это знает не только прекрасная леди. Это даже гражданские знают. Некоторые.
И во-вторых – ей на самом деле неинтересно, кто ты. В смысле, как твое имя, и есть ли в твоей фамилии дворянская частица, и как звали твою бабушку, и давно ли твоя семья бежала из Рейха. Важно совсем другое. Что в тебе метр восемьдесят пять росту, что у тебя широкие плечи, и что ее грудь поместится в твоей ладони. И что если ты ее притиснешь, ее нос окажется как раз на уровне второй пуговицы твоей форменной рубашки, и эту пуговицу можно расстегнуть и сунуть нос в распахнутый ворот. Вот это важно. И как ты пахнешь – важно. И что у тебя шрам на предплечье. И что у тебя ноги длинные. И еще кое-что очень важно. Пониже рубашки, повыше ног. А имя и звание… зачем ей твое имя и звание, если сегодня она решила быть с тобой, а что она решит завтра, она не знает и знать не хочет – сейчас-то?
Важно только здесь и сейчас. И никаких планов на потом. Ни за что.
А хуже всего – планы на «после войны». Вот это сплошное расстройство. Их нельзя обдумывать, только попусту баламутить себя и сотрясать воздух. Нет, никаких «после войны». Вот когда оно настанет, тогда и будем думать.
Тем более что оно может и не настать. Лично для тебя – и для всех тоже. Сто пятьдесят лет воюем, и вдруг именно на твоем веку перестанем? да полно. Конечно, если случится такое везение – кто бы возражал. Но и рассчитывать на него как-то глупо.
Есть такие, которые рассчитывают.
Главное – постараться не нарываться на таких.
Привыкаешь, что кругом разумные взрослые люди, знающие, почем фунт лиха и на сколько световых лет вглубь простираются фронты. И вдруг нет-нет да и… А эти, которые рассчитывают, - они же притворяются такими же разумными и знающими, а сами… Подходишь к такой, слово за слово, улыбка за улыбкой, она такая же свободная женщина, как та, и другая, и третья, и так же легко ложится с тобой, и так же крепко обнимает, и стонет, Хель побери, так же, как все прочие - и только наутро, откидывая одеяло и целуя ее на прощанье, осознаешь: батюшки, ну и влип. Она же будет ждать. Пусть она даже сама думает, что не будет – она себе врет. Она вырежет из газеты твою фотографию, слепую, размытую, пересвеченную и перецвеченную, и положит в нагрудный карман. Она будет ловить в новостях упоминание твоего полка, и разбуди ее ночью – ответит, к какому флоту ты сейчас приписан. И если, не дай боги, она залетит после случайной ночи… свят-свят-свят. С нее же станется – родить и вырастить.
Связываться с такими – да ни за что. Правда, по неопытности поди отличи ее среди прочих. И все-таки с годами он научился не нарываться. Была одна… Молодой был, глупый, плохо еще разбирался – и она же была штатская. На войне все-таки все гораздо проще.
А хуже всего, когда обнаруживаешь, что сам начал подумывать – с этой бы навсегда. Такая тоже была. Служили вместе, спали вместе. Раз, другой, и еще, и снова. Когда она погибла, было больно. Очень.
Это всегда больно, и все-таки – с ней было больнее стократ. Нехорошо так думать, а уж говорить и вовсе не стоит, - и все-таки… когда она погибла, как-то само собой подумалось. Это из-за того, что я начал строить планы. Если бы я удержался, если бы все эти проклятые «потом» и «после войны» не приходили бы мне на ум – может быть, ничего и не случилось бы. Была бы жива. Стреляла бы по-прежнему в противника, а сама бы жила.
Накликал.
Нельзя строить планы, никогда, ни за что. Плохая примета.
Вот и не будем. Их много – женщин. Все красивые. Все хотят любви. А постоянства хотеть нельзя, и поделом тому, кто захотел.
Когда я умру – а это может случиться в любую секунду с каждым, и со мной тоже, - ни одна не заплачет. Так, взгрустнут немного. Выпьют за упокой плохого парня средних лет – с другим кем-нибудь. Да хоть и с рыжим. И пойдут себе дальше. И та, и другая, и вот эта. До свидания, девочки.
Вот так, все решил, линию поведения выработал, и жизнь прекрасна, пока длится, а когда перестанет – ну перестанет, вот и все.
Только судьба все-таки подлая. Знаешь, как надо, ведешь себя соответственно, и полагаешь, что предусмотрел все – ан нет. Просто однажды приходит письмо. И оказывается, та, с которой однажды нарвался… давным-давно, в той жизни, которую уже и вспомнить-то не можешь толком. Оказывается – да, и фотография из газеты, и новости о передислокациях, и стычки на фронтах… и родила, и вырастила. И в твою простую и понятную жизнь входит девочка – навсегда. И ее не отодвинешь, эту девочку. Не скажешь ей: пока, милая, может быть, увидимся, а может быть, и нет. Потому что эта девочка – твоя дочь.
И не получается – не волноваться. И никак не получается - философски, сегодня, мол, живы, а завтра – кто знает.
И внезапно понимаешь, что строишь планы. Запрещаешь себе, гонишь проклятые «потом» и «после войны» поганой метлой, а они возвращаются в голову снова и снова. Потому что ты вовсе не для себя эти планы взращиваешь – для нее. Чтобы у нее все было. И «потом», и «после войны». И чтобы ее мальчик был для нее – навсегда, а не так… погуляли, переспали, разбежались.
А она же тоже – женщина на войне. Она ходит под теми же приказами, и профессия у нее – стрелять по врагу. Пилот, истребитель.
Нет, для моей девочки все это неправильно.
Что ж я за непоследовательная скотина-то, а? Выходит, всем другим девочкам хорошо – одно, а ей – другое?
Лучше я не буду думать. Не то получится, что без малого сорок лет думал одно, а на самом деле все совсем иначе.
Но моя девочка должна быть жива и счастлива. Обязательно. Даже если я этого никогда не увижу. Да пусть я никогда этого не увижу! лишь бы она была жива и счастлива.
Лишь бы она – именно она – вернулась с войны туда, где совсем не стреляют. Где растят детей, и поют им песни перед сном, и водят их в школу, и где – когда дети вырастут – им не нужно отправляться на войну.
За это и умереть не жалко, вот ей-богу.
И хорошо бы она – именно она – не плакала по мне, когда я умру. Зачем я ей, у нее же все, все будет. Обязательно.
Только ты постарайся – вернуться с войны, слышишь? Я тебе это завещаю. Послушайся отца раз в жизни. Пожалуйста.
-
-
05.01.2013 в 20:06-
-
06.01.2013 в 02:05-
-
06.01.2013 в 02:19NikaDimm, спасибо!
автор
-
-
06.01.2013 в 05:37-
-
07.01.2013 в 12:16Автора, автора) Хочу понять, угадал я или нет
-
-
07.01.2013 в 12:19-
-
08.01.2013 в 08:35-
-
08.01.2013 в 10:44-
-
08.01.2013 в 11:39автор
-
-
09.01.2013 в 00:25Эк его вывернуло...
И ведь веришь в такого Шенкопфа.
Дочка все настоящие чувства вытащила.
Жалко, что о ей это не успел сказать.
Хотя она, наверное, знала...
-
-
11.01.2013 в 13:56-
-
11.01.2013 в 14:01