Размер: ~4400 слов
Пейринг/Персонажи: Ян Вэньли, Пауль фон Оберштайн, кот, оригинальные персонажи
Категория: джен
Жанр: легкий ангст
Рейтинг: G
По заявке: АУ-ветка - "Волшебник так и не женился" - медленно спивающийся от скуки Вэньли, меланхоличная трепотня Яна с котом лишь приветствуется.
Примечание: Это часть первая, выполненная в соответствии с заявкой (насколько автору это удалось - судить Заказчику). Часть вторая отклоняется от заявки и будет опубликована автором после 10 января.
читать дальше
Неновогодняя несказка, или Последнее чудо Волшебника
Все будет хорошо, все кончится печально.
Е. Шварц. Обыкновенное чудо
Е. Шварц. Обыкновенное чудо
Совсем не новогоднюю сказку мне надо сегодня рассказать. Грустную, тяжелую. Такую сказку можно придумать в ноябре, под унылый холодный дождь, под стылый ветер с моря. Знаешь ли ты, Заказчик, что я не умею рассказывать? Прости. Не умею рисовать словом так, чтобы ты увидел, услышал, пережил то, о чем я буду говорить. Нет у меня ни метафор, ни аллюзий. Помоги мне, дорисуй своим воображением то, чего не будет в моей сказке.
Итак, конец ноября. Унылый холодный дождь. С неба сыплется мелкая злая крупа. Стылый западный ветер, с моря, солью на губах, болью в висках. Мёртвый сезон. С ноября по февраль. Ты когда-нибудь бывал в маленьких приморских поселках, лет за пять до того, как они становятся модными курортами? Или в поселках, которые были модными курортами пятнадцать-двадцать лет назад. А потом мода переменилась, и жизнь перестала сверкать, как морская гладь под жарким солнцем, кипеть пеной волн, подниматься стремительным приливом, утихла, словно и не было ни солнца, ни штормов.
А может, это такое место, которое так и не стало модным курортом. Хотя и должно было, вот-вот. Сначала приезжали свои, на машинах, километров за двести-триста. Молодые, веселые, уверенные в себе и в жизни. Ставили палатки или жили в трейлерах-прицепах. Вечерами далеко по берегу разносился смех, оживленные голоса, бренчание гитар. Покупали у местных козье молоко, фрукты, молодое вино. Плавали в море, ныряли с той скалы, что зовётся местными – подожди-ка, хочешь, Заказчик, я назову её твоим именем? Просто подставь его сюда, и это будет твоя скала. А если не хочешь - ну, пусть будет Скала Вероники. Cap Veronique. "Cap" вообще-то "мыс", но местные говорят "скала". У них какое-то свое наречие, на этой планете, не рейхсшпрахе и не аллиансиш, ничего не поймешь. Может, на их языке "скала" и "мыс" одно и то же.
И вот что мне дальше рассказывать, про скалу или про приезжих? Потому что важно и то и другое, но скала, наверно, всё-таки важнее. Cap Veronique выдается острым носом-волнорезом далеко в море, нависает над ним, и глубина там под ней метров пятнадцать, не меньше. Здесь бы нужно короткое яркое описание, но у меня нет, я не умею. Я просто вижу, помню эту скалу, ржаво-рыжую, поросшую камнеломкой с редкими и мелкими розовыми звёздочками соцветий. Декабрьские шторма прокатываются по ней, смывая подкисленную ржавчиной почву, но камнеломка упорно цепляется за впадины, за трещины в бурой скальной породе - и выживает. До марта. А в марте море стихает и лежит под скалой ровным тёмно-сине-зелёным мармеладом с ленивыми наплывами, и плещет чуть слышно. Потом апрель, и всё начинает цвести, и камнеломка снова расползается, штрихуя тёмной зеленью рыжую гриву Вероники, вплетая розовые звёздочки в косы. А в мае уже можно нырять со скалы, море тёплое, как парное молоко, особенно на закате.
Но он не ныряет, просто сидит на скале, с коммом на коленях, то перечитывает что-то, то смотрит вдаль. Целыми днями, до самого заката. Невысокий, худой, с темными раскосыми глазами и вечно взъерошенными, вроде и не длинными, а всё равно словно давно не стриженными волосами. Это из-за него не стало приезжих, ни тех первых, веселых, своих, ни с других планет, чужаков, уже начавших было осваивать поселки на берегу ласкового лазурного моря. Теперь сюда не прилетишь и не приедешь так запросто - режимный объект. Зато название планеты сразу стало известно всей Галактике. Альба.
Что-то я уже который раз сбиваюсь в сторону. Вернуться к ноябрю? Или к тому моменту, где приезжие ныряют со скалы Вероники. Лучше к ноябрю, правда? Приезжих больше нет, что о них вспоминать. А он есть.
В ноябре он не ходит на скалу Вероники. В дождь туда не пройти, по склону вдоль тропинки сбегает мутный ручей, глинистая бурая почва скользит под ногами, а ухватиться не за что. Да и нечего там делать, только простужаться на пронизывающем солёном ветру. В дождь он идёт к папаше Сантушу.
Папашу Сантуша я тоже описывать не буду, ладно? Если тебе так надо его представить - вспомни, кого играл Табаков в "Человеке с бульвара Капуцинов". Папаша Сантуш точно такой же. Хитрый, прижимистый, толстенький, темные глаза с прищуром, всё и всех насквозь видит. Иногда сентиментальный, если расчувствуется. Но делу это не мешает. Папаша Сантуш держит кабачок-почту-аптеку-магазинчик, про который все так и говорят "У папаши Сантуша". В любом посёлке именно и только папаши Сантуши могут держать такие магазинчики. Не так-то это просто - вести бизнес и делать деньги там, где тебя и всю твою жизнь любая собака знает. Старухи еще помнят те времена, когда его звали "молодой Сантуш", когда он только вернулся из Рейхсфлота и подумывал жениться на Агнес, моднице и хозяйке бакалейной лавки. А как женился - сразу из "молодого" стал "папаша" Сантуш. А откуда это "Сантуш" взялось - никто не помнит и не знает. Настоящее имя Себастьян-Хьюго де Морейра-и-Салеш. У них у всех на этой планете такие имена.
В Рейхсфлоте папаша Сантуш служил по интендантской части. Своего не упускал, будь спокоен. Так что к бакалейной лавке они с Агнес сразу после свадьбы пристроили кабачок, и нарядами молодая жена стала щеголять, и даже один раз летали на Феззан в отпуск. А когда умер старый Дуарту, почтой тоже стал заправлять папаша Сантуш.
Что тебе еще про него сказать? Круглолицый, плотный, на кота похож. Или на бульдога. Хоть и зовут его папашей, а детей у них с Агнес не было. А сама Агнес уже три года как умерла, так что папаша Сантуш вдовствует, а помогать в кабачке взял девчонку с фермы, Марию.
Ты только не подумай чего, папаша Сантуш не из таких. Зачем ему пятнадцатилетняя сопля, пусть даже семнадцатилетняя, кругом вдов полно. В нашей-то Галактике...
А Мария с утра прибирается в кабачке, протирает дешевые пластиковые столы цвета "под мрамор"... Не любишь дешевый пластик? Где же им возле моря натуральное дерево взять? Ну ладно, ладно, сказка... Я забыла просто. Сейчас поправлю, вот:
Столы и лавки в кабачке деревянные, не для антуража, а просто - местный столяр делал за угощение. Крепко делал, на совесть. Дерево и сейчас гладкое, ни единой занозы. Мария протирает столешницы ситцевой тряпкой. Любая из местных старух сразу опознала бы в линялой тряпке тот сарафан с бесстыдно открытыми плечами, в котором щеголяла когда-то молодая Агнес. В посёлке все всё помнят. И все всё обо всех знают. А уж о том ссыльном, из-за которого планета Альба и поселок Прайя-до-Мар стали известны всей Галактике - и подавно.
Ссылка весьма условная. В таком райском уголке, у моря, на всём готовом - чего еще человеку желать? Все знают, что знаменитый адмирал отказался получать пенсию, назначенную кайзером. А кайзер молодец, не обиделся на такую неблагодарность. Приказал выделить в бюджете Новых земель специальный фонд. Для всех тех, кому от старого Альянса были бы положены военные пенсии. Из этого фонда, вместе со всеми, адмирал и получает свою пенсию.
Деньгами из фонда дают немного, но зато оплачивают жильё, еду - по нормативу, от воинского звания. Щедро оплачивают, прямо надо сказать. А еще медицинские страховки всей семье, образование детям. Есть норматив и на спиртное. А против звания "Адмирал Флота" стоит - "без ограничений". Ну разве не жизнь, разве не мечта?
Эти нормативы сперва засекретили, но потом кто-то проболтался журналистам. Утечка информации. И теперь всё мужское население Галактики завидует ссыльному адмиралу. Спиртное без ограничений, подумать только! Вообще-то Адмиралов Флота старого Альянса в живых осталось пятеро. Но остальные четверо женаты, так что там "без ограничений" не прокатит. А адмирал Ян, тот, которого называли Волшебником и Чудотворцем, всё еще не женат. И может заказывать всё, что хочет и сколько хочет – э-эх, есть чему позавидовать!
А в Прайя-до-Мар сразу про это знали. Папаше Сантушу сообщили из Военного министерства, сколько чего может заказать адмирал, и про выпивку тоже сообщили. И про книги.
Книги адмирал Ян, как всем известно, любит. В первый же раз принёс длиннющий список. Никаких ограничений ему не поставили, любые авторы, любая тематика. Конечно, вместе с книгами какие-нибудь сообщники-злоумышленники могли бы передавать данные подрывного характера, если бы адмирал Ян вдруг задумал какой-нибудь заговор против Нового Рейха. Поэтому Военное министерство выделило специального сотрудника. На полную ставку. Он проводит проверку файлов. Работа кропотливая, требует времени. Надо провести все положенные тесты на "пасхальные яйца", "бомбы" и "закладки", а потом еще внимательно прочитать сами книги. А трактаты длинные, сложные - история, политология, стратегия. Пока сотрудник Военного министерства успел проверить девять книг. Конечно, адмиралу хотелось бы, чтобы книги приходили быстрее. Но что делать - просить, чтобы вместо одного человека выделили пятерых? И так щедрость кайзера не знала границ. Адмирал предпочёл бы, чтобы про него просто забыли. И в Галактике, и в посёлке.
Опять меня унесло куда-то не туда. Но ты понимаешь, Заказчик, если не знать про эти девять книг за полтора года, по одной в два месяца, то и ноябрьский дождь может показаться не таким унылым, и ветер с моря не таким промозглым. Будь этих книг побольше, может, не потащился бы адмирал Ян к папаше Сантушу в такой дождь.
А так он входит, встряхивается, капли летят веером с непромокаемой тёмно-зелёной плащ-палатки. Откуда у адмирала эта полевая форма планетарного десанта - мне неведомо. Наверно, Кассельн подарил на прощание. Узнал заранее, что на Альбе есть сезон зимних дождей. И раздобыл где-то. Эти зелёные плащ-палатки положены были только спецподразделениям разведки планетарного десанта Альянса. Причём только офицерам. Но ты же знаешь Кассельна - он на Капче-Ланке фиалки добудет, если надо.
Ян выглядит, как обычно: немного смущен, как будто не ожидал, что с мокрой плащ-палатки полетят брызги. Оглядывается по сторонам, потом расстегивает молнию-липучку у горла, и прорезиненная ткань с громким шуршанием падает на пол. Он пытается поймать - неуверенным смазанным движением - и конечно промахивается. Поднимает плащ, пристраивает на вешалку. Лицо и чёлка мокрые, и светлая рубашка сразу намокла там, где он прижал к груди плащ. Мария тихонько вздыхает. Она давно уже закончила уборку, избавилась от тряпки, что когда-то была смелым сарафаном, сшитым по выкройке из феззанского модного журнала. Растопила камин - адмирал его любит, говорит, живой огонь завораживает. Выключила инфокомм - адмирал его не любит, называет трескучим ящиком. Даже ленту в волосы пристроила, белую. И фартучек переодела. Сейчас она выглядит, как фройляйн с рекламы яблочного сока, только волосы темные и глаза не голубые, а карие. Еще три секунды постоять в тени, за занавеской, отделяющей помещение кабачка от подсобки. Куснуть быстренько губы, чтобы казались поярче. И выйти навстречу ссыльному адмиралу Яну.
- Мария! - улыбается он. - Здравствуйте! Вы сегодня очень красивы!
- Добрый день, господин флот-адмирал! Как вы промокли! Садитесь ближе к огню! Я принесу вам чаю? Как обычно?
- Как обычно, Мария.
Эти фразы - просто ритуал. Что любимое место адмирала - именно у камина, в кресле с высокой спинкой и плюшевой обивкой, все знают. Что он всегда пьёт чай - тоже все знают. И про бренди, который он попросит добавить после первых трех глотков.
- Мария, спасибо, очень вкусно! Добавите немного бренди?
- Конечно, господин флот-адмирал. - хотя если бы Мария могла, она бы убрала с барной стойки бутылку El Facil brandy, запретила папаше Сантушу отправлять новый заказ и отменила эти чертовы нормативы без ограничений. И так, судя по сонным глазам, адмирал Ян уже с утра пропустил рюмку, а то и две. И сейчас сидит, смотрит на огонь, держит обеими руками кружку и вдыхает пар. Так он может просидеть довольно долго, а потом вздохнёт, поставит кружку на низкий столик рядом с креслом, и Мария тихонько заберёт остывший чай и выльет, так, чтобы никто не заметил. И нальёт свежий, и снова добавит бренди. Так день за днем, вечер за вечером. А потом придет апрель, и ветер с гор станет лёгким и тёплым, и по Скале Вероники расползётся темно-зелёная камнеломка с розовыми звёздочками соцветий, и адмирал будет уходить туда на весь день, прихватив бутылку бренди и комм с девятью файлами-книгами. Пока снова не придёт ноябрь и не задует западный ветер, от которого ломит виски и сжимает тоской сердце.
Впрочем, нет, неизвестный сотрудник в Военном министерстве выполняет свою работу. В середине декабря приходит очередной, десятый, проверенный вдоль и поперек файл - двухтомная "История Ааре Хайнессена в письмах, дневниках и воспоминаниях его соратников". Пять дней адмирал не появляется у папаши Сантуша.
Уже на второй день Мария начинает думать, что надо бы пойти проверить. А вдруг дело не в книге, а с адмиралом что-нибудь случилось? Хотя конечно же он просто сидит и читает, не может оторваться. Давно ждал. Но вдруг? Да нет, ну что с ним может случиться? Дом наверняка под наблюдением. Когда его строили, на окраине поселка, у моря, местных и близко не подпустили. Строительную бригаду, материалы и инструменты, даже гвозди и мешки для мусора - всё привезли с Феззана. Конечно, все знают, что это неспроста. Наверняка там есть всякие хитрые приборчики.
Но на следующий день Мария думает - а вдруг хитрые приборчики сломались, а адмирал заболел? Простудился, например, промочив ноги под дождём? У него ведь даже лекарств никаких нет, только бренди. И помочь ему некому, он один живёт. Никого у него нет, кроме кота.
О том, что есть приходящая через день помощница по хозяйству, Мария забыла. Очень уж ей хочется хоть на минутку увидеть адмирала. Просто убедиться, что с ним всё в порядке, не простудился, не заболел, сидит с кружкой чая и читает свою долгожданную книжку. Ерошит волосы, задумывается, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, потом быстро стучит пальцами по сенсорному экрану, записывая в комм какие-то свои мысли, перечитывает, правит, переключает снова на книжку и читает дальше.
Вечером, на четвертый день, Мария решается. Как раз и дождь перестал, развиднелось.
Солнце опускается в сизую дымку над неспокойным, свинцово-серым декабрьским морем, и сразу, без сумерек, начинается ночь. В Прайя-до-Мар всегда так стремительно темнеет, и летом, и зимой. Какие-то десять минут - и уже не различить тропинки под ногами, только по хрусту гравия можно понять, что не сбился и не ушёл к обочине. Но Мария как раз идет по обочине, по не видной сейчас жёсткой буро-жёлтой траве, всё еще мокрой, раскисшей после многодневного дождя. Зато шагов не слышно. Она не собирается подглядывать, только убедится, что с адмиралом Яном всё в порядке, и сразу уйдёт обратно.
Можно ли сказать, что с человеком всё в порядке, если осторожно заглядываешь в окно и видишь вот такую картину?
Гостиная, большая и днём светлая, а сейчас освещена только торшером возле кресла. Мария видела раньше эту комнату, забегала как-то, заносила почту. Хорошая комната, и обстановка богатая, только - казённая, что ли. Видно, что жильё военного и притом одинокого мужчины. Не своё, одним словом.
Сейчас в круг света от торшера попадает само кресло, низкий столик рядом, на нём бутылка, чайная чашка, комм, тарелка с какими-то крошками. А в кресле адмирал Ян. Лицо подсвечено снизу экраном комма, и кажется, что адмирал хмурится. А может, и правда свёл брови. Сидит и смотрит в экран. Но не читает, потому что взгляд нацелен в одну точку. Тяжелый взгляд, мрачный, и веки припухли. Берёт чашку, отхлёбывает, потом ставит на столик и доливает в неё остатки коньяка из бутылки. Поднимает голову и пристально, долго смотрит перед собой – на выступ противоположной стены, где покрашено другим цветом и висит какая-то картина. А потом – Мария даже вздрогнула. Не ожидала. Потом адмирал перехватывает бутылку за горлышко и с силой бросает, бутылка летит и разбивается об этот выступ, об угол. Адмирал бормочет что-то, не разобрать по губам, но наверно злое. Поднимается, немного пошатываясь, идёт к двери в кухню, затем возвращается с совком и веником, неумело заметает осколки в совок, наклоняется и пальцами начинает собирать их. Ох, сейчас ведь порежется! Точно, роняет осколок, подносит руку к губам… И вдруг поворачивается и смотрит прямо в окно, на Марию.
Вот в этот момент Мария не выдержала. Бросилась к крыльцу, чуть не упала, поскользнувшись на мокрой траве, больно ушибла ногу о ступеньку, самую косточку, и рванула на себя дверь. Что она сейчас скажет или сделает, Мария не знала и не думала. Влетела в дом и в дверях гостиной столкнулась с адмиралом Яном. Чуть с ног его не сбила.
Адмирал покачнулся, но удержал равновесие. В комнате пахло коньяком. Одной рукой Ян придерживал Марию за плечи, а другой нашарил на стене выключатель и нажал. Верхний свет вспыхнул так ярко и неожиданно, что она зажмурилась. А потом уткнулась в плечо адмирала и расплакалась, горько, как не плакала с детства, с похорон бабушки.
- Зачем вы так… Губите себя… Сопьётесь, и что? Они этого и хотят… А вы… Они же специально! Коньяк этот… - кто эти «они», Мария бы не смогла сказать. Её трясло, слёзы ручьём, и нос сразу оказался забит, она говорила и шмыгала им, и прижималась к намокшей рубашке, и к плечу под этой рубашкой, и понимала, что сейчас надо будет поднять лицо, зарёванное, с опухшими глазами и красным носом, и от этого еще сильней лились слёзы.
Адмирал обнимал её за плечи и тихонько гладил по голове. Странно, от него алкоголем совсем не пахло, словно и не пил. Потом он достал из кармана платок и осторожно вложил ей в руку. Отступил на шаг, повернулся и ушёл куда-то на кухню. Мария вытерла лицо, высморкалась и пошла искать ванную, чтобы умыться.
Когда она вернулась в гостиную, адмирал Ян сидел в кресле, свет по-прежнему горел ярко и весело, на столике стояли две чашки с чаем, над ними вился пар. Адмирал поднялся и сказал:
- Добрый вечер, Мария. Обычно вы меня угощаете чаем, а сегодня вот я вас приглашаю.
Сказано было так, как будто она заглянула в гости. Как будто не было ни её подглядывания в окно, ни этой разбитой об угол стены бутылки, осколки которой еще поблёскивали на полу, ни истерики. Вдруг стало просто и легко. И словно очнувшись, заныла ушибленная косточка. Не хватало еще сейчас захромать. Мария осторожно, ровно дошла до кресла, села, адмирал сел напротив.
- Пейте чай. Это очень вкусный сорт, называется «молочный улун». – Как будто Мария не знала, какие сорта чая заказывает адмирал. Она кивнула, вздохнула глубоко и взяла в руки чашку.
Ну вот, Заказчик, сейчас они допьют чай, адмирал Ян проводит Марию до кабачка папаши Сантуша и вернётся к себе. И действительно будет разговаривать с котом. И достанет из бара, встроенного в одну из стен гостиной, ещё бутылку эль-фасильского коньяка. Долго будет смотреть на этикетку, потом вздохнёт и скажет коту:
- Нет, на сегодня, пожалуй, хватит с меня. А то ещё какая-нибудь девушка прибежит, а? – и подмигнёт. А потом ляжет спать, и будет долго ворочаться, бормотать что-то, снова встанет, откроет окно, наконец закутается в одеяло и уснёт.
А на следующий день в космопорте в ста километрах от посёлка введут усиленные меры безопасности, и в самом посёлке тоже. Потому что прибывает сам Военный министр. Флот-адмирал фон Оберштайн. Он регулярно навещает ссыльного адмирала, последний раз прилетал в начале августа, как раз когда урожай начали снимать, персики, виноград, смоквы, всё созрело. И вот сегодня опять прилетает. Под самый праздник.
Праздник очень древний. Его только на этой планете ещё и празднуют, а больше нигде. Старики рассказывают, что в этот день, почти четыре тысячи лет назад, родился один из богов, а некоторые уточняют шёпотом, что не один из, а единственный, Единый. Точнее уже никто и не помнит. Но празднуют весело. Украшают разноцветными лампочками дома и деревья, вешают над входными дверями лучистые звёзды - в память о той звезде, что когда-то указала трем волшебникам путь к Божественному Младенцу. На центральной площади ставят столы и лавки, каждая хозяйка приносит угощение, домашнее вино, пекут печенье в специальных формочках - опять звёзды, ягнята, крылатые фигурки-ангелы. Пир начинается вечером, когда на небе зажигается первая звезда. Потом молодые танцуют, старики разговаривают. В полночь папаша Сантуш запускает фейерверк, который он каждый год заказывает специально для этого дня. Вот такой красивый старинный праздник.
Но это будет завтра, а сегодня на Альбу прилетает Военный министр господин фон Оберштайн.
Сейчас я расскажу о том, что Мария, конечно же, не сможет увидеть или услышать. Сегодня не подойдешь тихонько, не заглянешь в окно гостиной, дом ссыльного адмирала оцеплен. После нескольких покушений Военного министра охраняют почти как самого кайзера. Но ты, Заказчик, сможешь это узнать. Тебе я расскажу.
Паулю фон Оберштайну почти сорок, в неопределённо-тускло-русых волосах серебрятся седые пряди, на лице появились первые морщины. Пока в уголках глаз и на лбу, у переносицы. Высокие скулы, впалые щёки, тонкие губы, уголки рта почти всегда опущены. В крайнем случае - прямая линия, но не улыбка. Да ты всё это знаешь, ты же видел его портреты. Ещё глаза, конечно. Электронные. Голубые. Иногда в них просверкивают красные искры, словно рой злой мошкИ, что живет на болотистых низинах к северу, за горами Сьерра-Маэстрра, почти у самого полюса Альбы. Что ещё? А, да, ещё голос. Никаких интонаций, но невыразительным его не назовёшь. Бесстрастный, неизменно холодный и ровный, негромкий. Власть, не знающая снисхождения, сила, не испытывающая сомнений, логика, равнодушная к людским страстям. Ты знаешь, что Хильда фон Мариендорф, личный секретарь кайзера, назвала его как-то ледяной скрижалью? Ледяная скрижаль посреди промёрзлой пустыни, и на этой скрижали высечена вечная истина. Люди знают, что эта истина неоспорима, но не хотят её читать. Вот такой он, Пауль фон Оберштайн, Военный министр. Это он придумал тот план, который позволил Райнхарду фон Лоэнграмму победить наконец адмирала Яна Вэньли, Волшебника Яна - не в сражении, нет, но победа всё равно победа. Последним чудом Яна Вэньли осталось взятие Изерлона, великим свершением Райнхарда фон Лоэнграмма стал Вермиллионский мир. Победитель тот, на ком корона, побеждённый - тот, кто уехал в ссылку. Всё правильно.
Это он, Пауль фон Оберштайн, когда кайзер наотрез отказался казнить Яна Вэньли, придумал условия ссылки. Так, чтобы вся Галактика не сочувствовала ссыльному адмиралу, а завидовала. Планета-курорт, вечный праздник, дом у моря, коньяк рекой, простые, добрые люди вокруг. Что еще надо человеку для счастья?
Кайзер не любит Оберштайна. Так не любят финансового консультанта, предсказавшего кризис, который действительно разразился. Так не любят врача, поставившего диагноз - верный и безнадёжный. Так не любят политика, рискнувшего сказать горькую правду. И Оберштайн не любит кайзера. Предан ему - да, и доказал это. Но не любит. Кайзеру холодно рядом с Оберштайном. Но это холод власти, силы, логики. Холод государства. Его государства. И кайзер терпит.
На Альбу прибывает всего полсотни кораблей - Оберштайн не любит пышных эскортов, минимальные требования безопасности, не больше. Пять кораблей - обычный крейсер в качестве флагмана, два линкора, два эсминца - приземляются на маленьком космодроме, остальные кружат на орбите. Группа встречающих тоже невелика - губернатор Альбы, начальник местного гарнизона, инспектор Военного министерства, приписанный к Прайя-до-Мар. Инспектор поедет с Оберштайном и по дороге будет докладывать о ссыльном, остальных Оберштайн приветствует простым кивком и коротким "Здравствуйте" и тут же отпускает.
Неинтересно, да? Ладно, доклад в машине я пропущу. Ничего там такого, рассказ про странную привычку разбивать бутылки, про разговоры с котом о том, как важно человеку оставаться свободным и сколько было войн в истории человечества, про девчонку из кабачка, что прибегала к адмиралу вечером и, судя по оперативным данным, влюблена как кошка. Ничего такого, что заинтересовало бы Военного министра, хотя он задаёт вопросы, уточняя детали. Хотя если что и заинтересовало - по нему не поймёшь.
Адмирала Яна, конечно же, предупредили о высоком госте. Он сказал, что рад будет угостить министра чаем, потом сел в кресло, задумался и, кажется, задремал. Глаза прикрыты и лицо такое - рассеянное. Будто человек наяву сон видит. Расставили посты, проверили дом, хотя и так каждый шаг ссыльного известен, но - есть регламент, значит, надо ему следовать.
Когда у калитки останавливается большая черная машина с броневиком сопровождения, один из двух полицейских, что стоят у дверей гостиной, кашляет и говорит:
- Герр Ян... Прибыл его превосходительство. - И сбивается, смущается, поняв, что адмирала, пусть и в отставке, надо было тоже назвать превосходительством.
Ян Вэньли открывает глаза, потягивается сладко, не спеша встаёт из кресла:
- Ну что, Адмирал, пойдём встречать господина министра. - И большой кот, палевый, только морда, лапы и хвост тёмные, спрыгивает со спинки дивана и, задрав хвост трубой, важной неспешной походкой отправляется вслед за хозяином. Так важно умеют ходить только коты и адмиралы, сказала бы я - но нет, не все адмиралы так умеют. А коты все.
Ян выходит на крыльцо, и одновременно помощник распахивает дверцу машины. Секундная пауза, два адмирала словно раздумывают, как им приветствовать друг друга. Затем Оберштайн быстро проходит по дорожке от калитки, а Ян спускается с крыльца. Они останавливаются в двух шагах друг от друга и одновременно козыряют. Никаких рукопожатий. Военное приветствие подходит и врагу, которого уважаешь, гражданское - только человеку, в котором не видишь врага. Затем Ян говорит "Прошу в дом", Оберштайн кивает.
В гостиной сегодня чай сервирован одним из полицейских. Никаких опасений, что за чушь, просто - есть регламент, в нём прописаны все детали. Высшие должностные лица Нового Рейха едят и пьют только то, что приготовлено их подчинёнными.
Адмиралы сидят в креслах друг напротив друга (правильнее было бы написать "враг напротив врага"?), пьют чай, беседуют. О новых законах, что скоро подпишет император, о предстоящем референдуме по статусу Новых земель, о новых назначениях в Рейхсфлоте, о погоде - чуть было не сказала "новой", так часто здесь повторяется это слово. Нет, погода та же, что была в прошлом декабре, кода я прилетал сюда, ваше превосходительство. - Да, климат на этой планете стабилен, ваше превосходительство.
Неспешный разговор продолжается час, два. Кот дремлет на спинке адмиральского кресла, свесив Яну на плечо пушистый хвост, иногда подёргивая то одним, то другим ухом. Оберштайн - ох уж эти электронные глаза, никогда не поймёшь на самом деле, куда он смотрит! - Оберштайн подмечает мелкие детали: вот Ян Вэньли нахмурился едва заметно, вот сжал пальцы на подлокотнике кресла, вот глянул в ту сторону, где, скрытый за раздвижной панелью в цвет стен, находится бар, вот начал говорить чуть быстрее, словно поторапливая гостя, и раздражение начало проявляться, в сошедшихся к переносице бровях, в жесте, которым опускает на блюдце пустую чашку - жалобно звенит стекло о стекло, адмирал, спохватившись, откидывается на спинку кресла, сдерживает, успокаивает себя. Пауза.
- Хотите прогуляться к морю?
- Благодарю, в такую погоду предпочитаю оставаться в комнатах. И даже не прочь чего-нибудь выпить. Угостите?
Ян Вэньли поднимается с кресла и подходит к бару - кажется, немного быстрее, чем положено радушному хозяину? Открывает раздвижную панель:
- У меня только коньяк. Будете? - а сам уже достаёт две низкие широкие рюмки и протягивает руку за бутылкой с этикеткой El Facil Brandy.
- Бренди? Виски я бы выпил, а бренди - пожалуй, нет, спасибо.
Рука на горлышке бутылки вздрагивает.
- Не хотите? А я выпью, пожалуй. - И снова жалобно звенит стекло, на этот раз бутылка задевает о край рюмки.
- Ну разве чтобы поддержать компанию. Так что вы думаете о предстоящем референдуме, ваше превосходительство?
Адмирал Ян ставит на столик наполненные рюмки и возвращается в своё кресло. Кот, недовольно фыркнув, спрыгивает на пол. Когда он проходит мимо кресла, в котором сидит Оберштайн, тот опускает руку и гладит его по спине. Затем берёт рюмку, греет в ладонях, покачивает, задумчиво наблюдая, как янтарно-золотистая жидкость закручивается в воронку и тонкой плёночкой сползает по прозрачному стеклу. Ян берёт свою рюмку, делает большой глоток.
Через полчаса адмирал Ян Вэньли говорит громко и оживлённо, бутылка из бара переставлена на стол и уже почти пуста, а Оберштайн всё так же сидит с рюмкой в ладонях. Что именно они обсуждают, уже неважно. Военный министр узнал всё, что хотел.
Он поднимается, прощается с собеседником, желает ему приятно провести праздники. Выходит на крыльцо. Всё идёт так, как должно.
В опустевшем доме Ян Вэньли виновато смотрит на вернувшегося в гостиную кота, а потом с внезапной злостью подхватывает пустую бутылку и швыряет её в незакрытую дверь.